Текст и комментарий в китайской традиции как типы текста

 
Задача данной работы – наметить проблему общего и культурно-спе­цифического в китайском классическом комментарии и выделить признаки, задающие классификацию типов текста, подходящую для определения отношения текст – комментарий и в традиционной китайской, и, по возможности, в любой другой культуре.
 
Комментарий – почти непременный атрибут развитой письменной тра­диции, опирающейся на канон. Комментарий возникает как необходимое дополнение канона, как неизбежное следствие стремления удержать изначальность смысла вопреки меняющимся реалиям жизни, языка и контекста культуры. Роль комментария в китайской традиции общеизвестна и общепризнана. Комментарии читали и продолжают читать. Ими активно пользуются, особенно при изучении философии, где комментарий вообще был главным жанром. Однако эта тема не становилась самостоятельным объектом исследования до начала девяностых годов XX в. Вплоть до последнего десятилетия классический китайский комментарий рассматривался попутно, в контексте других проблем. Тем не менее специалистам всегда было ясно, что существует феномен классического китайского комментария, который 1) ясно осознавался как таковой, 2) был широко распространен, 3) имел высокий статус.
 
Отмеченные признаки применимы и к другим великим комментаторским традициям. Жанры комментария, вообще, обнаруживают более выраженное сходство, чем канонические тексты, весьма неоднородные даже в пределах одной традиции. Из ряда других экзегетически-ориентированных культур, таких, как средневековая Индия или схоластическая Европа, Китай выделяет, пожалуй, подчеркнуто нейтральное отношение к комментарию. Комментарий служил естественной формой научной мысли, и этот гипноз простоты и естественности явления оказался настолько сильным, что синологи начали последовательное изучение комментария на несколько десятилетий позже, чем исследователи других типологически сходных культур. В этой связи, обращает на себя внимание раннее осознание комментария, укладывающееся в концепцию, структурно близкую к современной.
 
Стихия культуры представлена в сложном термине вэнь (文), первым значением которого является «узор». Вэнь через идею выраженной упорядоченности структурированности объединяет в себе «культурное» как организованный социум и «записанное» как организованную информацию – от отдельного иероглифа до всей суммы текстов (литературы). Абсолютный предел как культуры/вэнь, так и текстов/вэнь лежит в Дао (道). Текстом-узором Дао является весь этот мир — образы Неба и формы Земли. Знание и значение этого узора (вэнь) открыто во всей полноте лишь совершенномудрым (шэн 聖), которые единственные в состоянии достойно явить вэнь в мире человека в форме канонов (цзин 經).
 
Каноны — это естественное течение вэнь из истока Дао (см. [8, с. 55]). По мере удаления от истока каноны теряют понятность и только специальная категория людей – сянь (賢 достойные/одаренные/мудрые) может в комментирующих текстах чжуань (傳) разъяснить и передать смысл канонов последующим поколениям: «Совершенномудрые люди создают свои каноны (цзин), мудрые дают свои комментарии (чжуань)» [8, с. 33]. Совершенномудрые творят/создают (цзо 作), а мудрые передают/продол­жают (шу 述). Таким образом, пара шэн – сянь задает линию традиции, проявленной и закрепленной в паре типов канонических и комментирующих текстов – цзин и чжуань. Эта концепция сложилась уже в эпоху Борющихся царств (403-221 гг. до н.э.). Следовательно, место для комментария уже было выделено и подготовлено, и стоило появиться дешевому писчему материалу при династии Хань, как последовала первая обвальная волна на ставшие уже малопонятными древние каноны.
 
Но если само широкое распространение комментария можно отнести за счет типа культуры, то гипнотизирующая естественность, органичность комментария в Китае связана, по нашему мнению, с особенностями языкового строя. Мельчайшей текстовой единицей древнекитайского текста является иероглиф. На первый, неискушенный взгляд человечества именно идеографическое письмо, идеально отвечающее «архаическому представлению о материальности знаков письма» [3, с. 39], кажется более точным и естественным способом передачи действительности. Однако от языка иероглифику отделяет бóльшая дистанция, чем фонетическое письмо. В то время, как фонетическое письмо совпадает с языком, идеографическое письмо лишь изоморфно языку (см. [1, с. 239]), то есть отражает язык весьма опосредованным образом. Иероглифика подразумевает предварительное и постоянное «членение действительности» и «выработку правил построения текстов» [1, с. 242].
 
В результате, написанное слово обычно воспринимается как непосредственное руководство к языковому действию узнавания знака, как прямая отсылка к реальности, а иероглиф, переставший быть картинкой, еще требует, чтобы читатель сопоставил ему как звучание, так и соответствующий элемент действительности. Недаром иероглиф в нашем стороннем восприятии ассоциируется с загадкой, «китайской грамотой».
 
Изолирующий язык, в отличие от языков с богатым словоизменением, довольно легко поддается записи иероглифическим письмом, но при этом иероглиф сам по себе остается лишь намеком на звучание и широкое поле значений. Возможно, именно опосредованный характер означивания, «встроенный» в иероглиф, дал толчок к раннему развитию словарей в древнем Китае. Древнейший толковый словарь Эр-я (爾雅), издавна включенный в состав канонов, появился более чем на тысячелетие раньше первого (древнегреческого) словаря европейского ареала. Концепция Эр-я предвосхищает базовый подход комментария — лексикографическое толкование. Постепенно лексикография переросла в целую отрасль каноноведения — сюнь-гу (訓 故)^[1], а структура словарной статьи дала устойчивую форму глосс, без которых немыслим комментарий.
 
Еще более яркой предтечей комментария, чем Эр-я, является И цзин (易經), канон канонов, книга книг китайской традиции. И цзин состоит из графического материала – 64 шестичастных знаков гуа 卦 и иероглифического текста. Последний переводит язык абстрактных графических символов в конкретные образы мира и снабжает их оценками-интерпрета­циями, то есть и по форме, и по сути является не чем иным, как разными формами комментария к гуа и к их отдельным чертам (подробнее о структуре И цзина см. [4, с. 461–515]). В И цзине, главном методологическом тексте китайской культуры, сама действительность предстает как знак, который необходимо узнать и возможно описать с разных сторон. Содержанием здесь является интерпретация, и именно из выработанных на материале И цзина техник интерпретации знаков, а не из спекуляций о глобальном устройстве мира выросло китайское традиционное мировоззрение.
 
А за горизонтом канонов, в глубокой древности, когда складывалась сама система письма, прообраз восприятия и интерпретации мира через призму знака обнаруживается в иньской мантической эпиграфике, которая возникла и развивалась как средство сакрального общения с предками, происходившем в рамках ритуала гадания, а значит интерпретации. Только в XII в. до н.э. появились надписи на костях, лишенные гадательных формул, представляющие собой краткие рассказы о деяниях ванов. По форме эти надписи идентичны результативной части гадательного текста (см. [2, с. 136–137]). Полноценные тексты негадательной тематики — древнейшие слои Шу цзина (書經) — стало возможным записывать лишь после VIII в. до н.э., то есть осознанная проекция знаков на мир с целью его интерпретации сокрыта в самом сердце китайской культуры и лежит у истоков создания письменности, а своеобразие Китая состоит в том, что форма интерпретирующего комментария задана непосредственно в канонических текстах.
 
Поэтому при анализе китайского комментария необходимо всегда учитывать тот факт, что за развитие и распространение этого жанра отвечает не только определенный тип культуры, в которой в качестве идеологической основы выступает канон, но и более специфический фактор — иероглифическая письменность, служащая естественным выражением изолирующего слогового характера языка. Таким образом, существование и воспроизводство комментария поддерживались с двух концов: с одной стороны, сами канонические тексты, на которых зиждется культура, а с другой иероглифы, фонологическая и морфологическая непрозрачность которых подсказывает форму и принцип комментирования.
 
«Естественность» комментария привела к тому, что традиционные китайские тексты легко образовывали устойчивые текстовые единства с комментарием, которые, в свою очередь, начинали восприниматься как полноценный самостоятельный текст. Классические комментарии на канонический текст получали собственные названия и воспроизводились вместе и наравне с источником. Особенно ярким примером является параллельный комментарий, вклинивающийся непосредственно в текст и срастающийся с ним в единое иерархизированное целое.
 
Символически процесс образования нового текстового единства для параллельного комментария можно представить как ТЕКСТ₁+КОММЕНТАРИЙ₁=TЕКСТ₂. Получавшиеся в результате такой процедуры тексты, в свою очередь, могли становиться объектами комментирования, то есть ТЕКСТ₂+КОММЕНТАРИЙ₂=ТЕКСТ_3. Один из видов текстов с коммента­риями второго порядка даже имел собственное жанровое название — шу (疏). При этом ТЕКСТ и КОММЕНТАРИЙ (а также КОММЕНТАРИЙ₁ и КОММЕНТАРИЙ₂) никогда не сливались и не путались друг с другом. После династии Хань невозможно представить себе ситуацию, когда лексикографические толкования, непременно входящие в состав коммента­рия, смешивались бы с текстом. Будучи четко отделенным от основного текста, китайский параллельный комментарий, однако, не воспринимается как полноценное текстовое образование в отрыве от комментируемого про­изведения.
 
По контрасту в средневековой Европе в период расцвета схоластики, когда комментарий был также одним из ведущих жанров теологии и философии, глоссы в восприятии широкой публики нередко подменяли собой оригинальные тексты. Кроме того, глоссы чрезвычайно легко отрывались от основного текста и получали новую самостоятельную жизнь в многочисленных антологиях глосс, зачастую теряя связь как с комментируемым текстом, так и с собственным автором.
 
Что же делает разными ТЕКСТ и КОММЕНТАРИЙ и что удерживает их вместе? Прежде всего это высокая культура текста с четкой и детальной функциональной иерархией ТЕКСТА и КОММЕНТАРИЯ. Технически «раздельное сосуществование» этих видов текста обеспечивалось следующим образом:
 
1. Разные названия для ТЕКСТА₁ и ТЕКСТА₂ (а также ТЕКСТА₂ и ТЕКСТА₃) и непременное указание автора КОММЕНТАРИЯ.
2. Твердый порядок следования КОММЕНТАРИЯ непосредственно за соответствующим отрезком ТЕКСТА.
3. Разные формы записи ТЕКСТА и КОММЕНТАРИЯ. Комментарий обычно набирался более мелким или тонким (либо и то и другое) шрифтом и занимал две колонки в стандартном столбце.
4. Указание в начале каждого отрезка КОММЕНТАРИЯ автора в случае нескольких КОММЕНТАРИЕВ или добавочного субкомментария.
 
Попробуем раскрыть внутренние закономерности этой иерархии в терминах, которые согласовались бы и с современным научным подходом и с традиционными классификационными схемами, а именно, с парой Небо–Земля. Небо ассоциируется со временем, а Земля – с пространством. С точки зрения времени КОММЕНТАРИЙ, очевидным образом, вторичен по отношению к ТЕКСТУ, а в пространственном отношении КОММЕНТАРИЙ характеризуется несамостоятельностью (не воспроизводится без ТЕКСТА). Соответственно ТЕКСТ, наоборот, первичен и самостоятелен.
 
Выделенные признаки самостоятельности/несамостоятельности и первичности/вторичности, подобно пространству и времени, задают нечто вроде осей координат, внутри которых находят свое место разные типы текста. В нижеследующем примере использованы тексты И цзин с «Десятью крыльями» (традиционными комментариями чжуань), так как разнообразие составляющих позволяет ввести всю гамму возможностей и показать актуальность введенных признаков:
 

	САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ	НЕСАМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ
ПЕРВИЧ­ НОСТЬ	ТЕКСТ   Собственно И цзин 易 經	Знаки Гуа в контексте гадания 卦
ВТОРИЧ­ НОСТЬ	Си-цы чжуань 繫辭傳	Сяо сян 小象   КОММЕНТАРИЙ

 
Сочетание признаков первичности и самостоятельности дает идеальный ТЕКСТ, признаки вторичности и несамостоятельности указывают на идеальный КОММЕНТАРИЙ. Возможны также вторичные, но вполне самостоятельные по форме тексты, как, скажем, те из крыльев И цзин, которые в одном из общепринятых вариантов публикации этого источника воспроизводят отдельно в конце текста, например Си-цы чжуань. Таковыми же будут и самостоятельные трактаты на тему других текстов. Вначале это были апокрифы/вэй (緯). Пара цзин – вэй также прочно встроена в традицию, как и пара цзин – чжуань. И позже, когда вэй уже не писали, на смену им пришли другие вторичные самостоятельные тексты филологического характера.
 
Интересный случай представляют первичные несамостоятельные тексты, которые будучи вырванными из контекста ситуации, теряют львиную долю своего первоначального смысла. К этой категории относятся объявления типа «Курить запрещено», надгробные надписи, а также тексты, являющиеся частью ритуала. В древнем Китае — это иньская мантическая эпиграфика (цзягувэнь 甲骨文) и надписи на ритуальных сосудах (цзиньвэнь 金文). В.М. Крюков пишет, что цзягувэнь имели «чисто прагматическое назначение – фиксировать вопросы гадателя, обращенные к сакральным стихиям: …для иньцев гадательные надписи… не являлись текстами вообще… Внутреннее единство отдельных фраз цзягувэнь заключалось только в одном — в общности их ритуально-магических целей» [3, c. 37–38]. С нашей точки зрения, это все-таки тип текста, также как и гимны ведической традиции, главным признаком которой В.С.Семенцов называет «полное единство действия, слова и акта сознания»: «Составители… текста замышляли его не как философско-символическое истолкование уже данного, законченного ритуала, пребывая сами как бы вне его, но, напротив, находясь внутри ритуала, стремясь посредством данного текста повысить его эффективность» [6, c. 50]. Из примеров видно, что неразделимость текста и ситуации может реализовываться очень по-разному – от пассивной связи с экстралингвистическим окружением до активного воздействия на мир и в самом широком диапазоне от обыденного до сакрального измерений жизни.
 
Предложенная классификация типов текста по парам признаков первичности/вторичности и самостоятельности/несамостоятельности позволяет увидеть, как конкретная сложившаяся практика влияет на восприятие текста в целом. Так культура современного типа опирается на ТЕКСТЫ, которые кажутся нам самым правильным, нормальным вариантом, хотя в истории человечества таким скорее всего сначала был тип первичных несамостоятельных текстов. Ныне, сталкиваясь с продуктами нерасчлененного сознания ранних культур (цзиньвэнь, «Веды»), мы автоматически превращаем их в ТЕКСТЫ. В то же время, в современной культуре западного типа почти не используется КОММЕНТАРИЙ. Чаще всего он сводится к примечаниям переводчика, редактора и пропускается среднестатистическим читателем. Для нас комментарий превратился в сноски и примечания в «умной» книжке, несущие чисто дополнительную информацию, по контрасту с параллельным комментарием в китайской традиции, активно воздействующим на смысл текста.
 
Таким образом, в архаических культурах доминирует тип первичного несамостоятельного текста, а в современной – преобладает первичный самостоятельный текст. Развитые традиционные культуры (средневековая Европа, Индия, Китай) опираются на пару ТЕКСТ – КОММЕНТАРИЙ. Последние типы текста максимально противопоставлены друг другу по введенным признакам и могут считаться крайними формами текста.
 
Но противостояние и взаимодополнительный характер ТЕКСТА и КОММЕНТАРИЯ находят свое выражение не только в этом. Из самостоятельности ТЕКСТА и «отрывочности» параллельного комментария вытекают еще две очевидные оппозиции признаков – это протяженность и отрывочность целого и сопряженная пара контактность–дистантность частей.
 
Для наблюдателя извне текст до объединения с комментарием очевидным образом протяжен, представляет собой континуум. Другой текст не разрывает ТЕКСТ, но вставляется на правах цитаты, рассматривающейся как часть ТЕКСТА. КОММЕНТАРИЙ, наоборот, всегда вклинивается в ТЕКСТ, прерывая его течение. КОММЕНТАРИЙ всегда отрывочен, при этом отрывки комментария не просто выделены, но изначально отделены друг от друга, то есть дистантны, в то время как части, на которые можно поделить текст, изначально контактны.
 
При объединении с КОММЕНТАРИЕМ обнаруживается, что ТЕКСТ, будучи единым целым, не является неделимым целым. На этой стадии чисто формальные внешние признаки текста необходимо дополнить парой, характеризующей внутренние содержательные закономерности его строения — дискретность–связность^[2]. Эта пара признаков, описывающая более глубокий уровень строения текста, реализуется сложнее, хотя бы потому, что является не маркированной (типа «да – нет» или «0 – 1»), а градуальной (как «красный – розовый») оппозицией, т.е. и ТЕКСТ, и КОМ­МЕНТАРИЙ обладают как дискретностью, так и связностью. Ведь почти любой текст возможно поделить на части, и китайцы, предпочитая обходиться без знаков препинания, очень любят выделять чжаны (章 «параграф/раздел») и пяни (篇 «глава/часть»), демонстрирующие дискретность текста.
 
Дискретность проявляется как неоднородность связности: в одних местах она выше, а в других ниже. Что же касается комментария, то и он, будучи типом текста, также должен обладать связностью на уровне целого: «...в сущности текст вероятно существует, когда читатели хотят верить, что это текст» [7, с. 11]. Однако в способах построения комментария определяющей всегда остается ориентация на дискретность частей.
 
В самом общем виде протяженность формы соответствует внутренней более выраженной содержательной связности целого текста, а разрывность/отрывочность формы указывает на более явную дискретность содержания комментария:
 

	Формально	Содержательно
ТЕКСТ	Протяжен	Выраженная связность
КОММЕНТАРИЙ	Разрывен	Выраженная дискретность

 
Вычлененные пары признаков позволяют описать диалектику протяженности–разрывности, сопряженную с процессом слияния текста и комментария:

1. Китайский ТЕКСТ на уровне непосредственно наблюдаемого языкового материала сам по себе очевидно протяжен как целое, контактен и связен в отношении частей и неочевидно дискретен.
2. При создании нового текстового единства параллельный КОММЕНТАРИЙ вставляется в комментируемый ТЕКСТ не случайным образом, но там и только там, где позволяет естественная дискретность основного ТЕКСТА, хотя и не везде, где это допустимо.
3. КОММЕНТАРИЙ, будучи обязательно формально разрывным и дистантным (части комментария с самого начала отделены друг от друга основным текстом), а также очевидно дискретным, в той или иной степени все–таки сохраняет связность внутри себя, хотя бы на уровне единства формальных приемов и стиля, за счет подобия частей.

Итак, связность, насколько бы ни был внутренне дискретен конкретный текст, является одним из конституирующих условий ТЕКСТА, в то время как исходной точкой КОММЕНТАРИЯ, наоборот, является и формальная, и смысловая дискретность, что, однако, не исключает возможной высокой степени связности внутри отдельных частей комментария.
 
Взаимоотношения связности–дискретности разыгрываются по разному сценарию, так как не совпадают виды связей, определяющие тип текста. Между частями ТЕКСТА существуют одноуровневые связи: ТЕКСТ↔ТЕКСТ. Для КОММЕНТАРИЯ определяющим видом связи будет разноуровневая связь: ТЕКСТ↔КОММЕНТАРИЙ. При этом одноуровневые связи в комментарии (КОММЕНТАРИЙ↔КОММЕНТАРИЙ) не запрещены и, кроме того, КОММЕНТАРИЙ обладает потенциалом создавать новые связи в ТЕКСТЕ: ТЕКСТ↔КОММЕНТАРИЙ↔ТЕКСТ, благодаря чему становится возможным активное вмешательство в структуру значений основного текста.
 
Прототипическим случаем комментария будет комментарий с высокой степенью дискретности (ТЕКСТ↔КОММЕНТАРИЙ как основные связи), а возможное развитие, усложнение комментария должно происходить в направлении увеличения удельного веса связей, с одной стороны, КОММЕНТАРИЙ↔КОММЕНТАРИЙ, а с другой ТЕКСТ↔КОММЕН­ТАРИЙ↔ТЕКСТ. За два тысячелетия в Китае были реализованы самые разные возможности. Вариативность жанра комментария описывалась в традиции через уже упоминавшийся термин сюнь-гу (訓故 «толкование-перевод», см. примеч. 1) и сопряженный с ним термин и-ли (義理 «устроение значений»). Идеальный комментарий реализует лексикографический подход сюнь-гу, а в усложненных формах, наряду с принципами сюнь-гу, в разной степени используется интерпретационный подход и-ли.
 
Итак, мы вычленили взаимосвязанные группы признаков, позволяющие охарактеризовать ТЕКСТ и КОММЕНТАРИЙ как типы текста:
 
1.   Первичность–вторичность
      Самостоятельность–несамостоятельность
2.   Протяженность–отрывочность целого
      Контактность–дистантность частей (форма)
      Дискретность–связность частей (содержание)
 
Первая группа признаков характеризует взаимодействие текста с реальностью, то есть выделяет типы текста на основании обобщенных «внетекстовых отношений». Вторая же обнаруживает характер «внутритекстовых конструкций и отношений» [5, с. 82] и рассчитана непосредственно на описание текстовой структуры ТЕКСТА и КОММЕНТАРИЯ. Признаки второй группы так или иначе сводятся к определению способов внутритекстовых связей. При этом первичный самостоятельный ТЕКСТ и вторичный несамостоятельный КОММЕНТАРИЙ определяются друг относительно друга, отличаясь ориентацией соответственно на одноуровневые и разноуровневые типы связей.
 
Литература
1. Карапетьянц А.М. Китайское письмо до унификации 213 года до н.э. — Ранняя этническая история народов Восточной Азии. М., 1977.
2. Карапетьянц А.М. «Чунь цю» и древнекитайский «историографический» ритуал. – Этика и ритуал в традиционном Китае. М., 1988.
3. Крюков В.М. Текст и ритуал. Опыт интерпретации древнекитайской эпиграфики эпохи Инь–Чжоу. М., 2000.
4. Курносова В.Б. И цзин – Чжоу И. Принципы организации текста. – И цзин – Чжоу И. Система перемен – Циклические перемены. М., 1999.
5. Ю.М.Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994.
6. Семенцов В.С. Проблемы интерпретации брахманической прозы. Ритуальный символизм. М., 1981.
7. Stoddard S. Text and Texture: Patterns of Cohesion. New Jersey, 1991.
8. Вэньсинь дяолун ичжэн (Резной дракон сердца письмен с засвидетельствованными значениями) Т.1–3 Шанхай, 1989.
 
Ст. опубл.: Общество и государство в Китае: XXXII научная конференция / Ин-т востоковедения; Сост. и отв. ред. Н.П. Свистунова. – М.: Вост. лит.,  2002. – 366 с. С. 214-222.

---

1. ↑ В Эр-я есть раздел 1, Ши гу (釋詁 «Разъяснение гу») и раздел 3, Ши сюнь 釋訓 «Разъяснение сюнь»). Гу (詁) означает «древнее» и пояснение архаизма через идентичный современный термин; сюнь (訓) подразумевает толкование в собственном смысле этого слова, что на практике соответствует прямому и переносному значениям.
2. ↑ Связность является одним из основных признаков любого текста. Степень связности варьируется в широких пределах, вплоть до очевидного отсутствия выраженных связей между частями текста, то есть дискретности.